404 Not Found

  Представьте себе следующую картинку из недалекого будущего: у некоей счастливой супружеской четы рождается младенец. Его тут же «просвечивают» при помощи новейшей аппаратуры и определяют, каково строение ДНК в тех или иных клетках его организма, после чего выставляют родителям счет: столько-то вы, дорогие, должны фирме А за работу печени вашего малыша, столько-то - фирме В за работу сердца, столько-то - фирме С за работу головного мозга... А что вы хотите, уважаемые - у него ДНК везде совпадают с уже запатентованными, так что отстегивайте «роялти». А то жить не разрешим!
  Это, конечно, некоторый гротеск и фантастика. Однако хорошо известно, что некоторые предсказания фантастов имеют обыкновение сбываться гораздо раньше, чем предполагают сами их авторы. И если разобраться, описанная выше картина представляется не столь уж неправдоподобной. Удалось же одной английской компании запатентовать как свое изобретение зародыш человека до стадии восьмиклеточного деления. Так почему бы и дальше не попробовать?

  Урацил просят не беспокоиться
  Получившая широкое распространение практика патентования живых организмов, «созданных» в лабораториях биотехнологических компаний - достижение довольно сомнительное с точки зрения современной науки. Как минимум, она является очевидным нарушением норм этики. Ведь таким образом те или иные транснациональные корпорации становятся фактически хозяевами жизни, а растения или животные (а в перспективе, возможно, и люди) низводятся до уровня полуфабрикатов. Как максимум, она попирает и нормы юриспруденции. Так, известный норвежский ученый-генетик Терье Тровик считает, что «создание» новых трансгенных организмов можно отнести к разряду открытий, но никак не к разряду изобретений.
  Действительно, если повнимательнее присмотреться к предмету патентования, то окажется, что им являются те или иные наследственные признаки вновь сформированного организма, которые возникают в результате рекомбинации генетического материала. То есть фактически корпорации получают право собственности на ту или иную молекулу дезоксирибонуклеиновой кислоты (ДНК), которая и состоит из отдельных участков - генов, ответственных за свойства новых культур. Сами же гены, в свою очередь, представляют собой цепь нуклеотидов, состоящих из сахара дезоксирибозы, остатка фосфорной кислоты и азотистого основания (которое и дает нуклеотиду название). Таких оснований в ДНК 4 - аденин, гуанин, цитозин и тимин, причем в полинуклеотидные цепи они соединяются не абы как, а по строго определенным правилам - тимин только с аденином, а цитозин только с гуанином. Поэтому для ДНК, состоящей из 1000 нуклеотидов, количество возможных вариантов расположения составляет 41000. Как видим, это не так уж много. Так можно ли считать изобретением создание различных комбинаций хорошо известных элементов? Тем более что современные методы генетической инженерии позволяют разрезать молекулы ДНК при помощи специальных ферментов (рескриптаз) тоже не абы где, а в строго определенных местах. Если так дело пойдет и дальше, то скоро биотехнологические корпорации могут запатентовать и все азотистые основания за исключением разве что урацила, входящего не в ДНК, а в рибонуклеиновую кислоту.
  Правда, некоторые корпорации пытаются извернуться ужом и запатентовать технологию создания новых сельскохозяйственных культур и животных. Однако ученая-генетик из Германии Кристина фон Вайцзекер совершенно справедливо замечает: «Генная инженерия - это ножницы. Она точна там, где нужно что-то вырезать. Но последствия «вшивания» чужого кусочка она точно предсказать не может. Как результат мы получаем маленький неучтенный «довесочек». Так, свиньи, которых с помощью генной инженерии пытались сделать менее жирными, заболевали артритом. Генетически модифицированные растения, которые должны были противостоять определенным паразитам, также убивали все вокруг, почва становилась мертвой...» Так что же это за технология и как она может быть предметом патентования, если, несмотря на все уверения корпораций о полном контроле над процессом, с ее помощью невозможно получить предсказуемый результат?
  Но самое интересное заключается в том, что в США, стране-лидере в области биотехнологий «на экспорт», Конгресс никогда не предусматривал введения патентов на ключевые зерновые культуры, традиционно придерживаясь мнения, что семенные компании имеют право использовать всякие семена для целей размножения и что фермеры имеют право сохранять их для повторного возделывания. Это уже послужило основанием для иска зернового торгового агента из штата Айова Марвина Редениуса к фирме Pioneer Hi-Breed с требованием признать незаконность всех биотехнологических патентов, выданных патентным бюро США с 1985 года. Получается, что практика патентования живых организмов, приносящая огромные доходы транснациональным корпорациям, в самом деле не только неэтична, но и абсолютно незаконна.

  Как украсть бибиру
  Вообще американское патентное законодательство, позволяющее биотехнологам проделывать описанные выше «фокусы», патентуя каждый ген в отдельности (например, компания Athersys, разработавшая новый способ «разрезания» ДНК при помощи радиации, уже является официальным «владельцем» 173 генов, а еще около 10000 созданных ей генов ждут своей очереди), просто поражает своим, мягко говоря, своеобразным отношением к научным достижениям других государств. Например, статья 102 Закона о патентах США, которая определяет не подлежащие патентованию «ранее известные методы», относит к таковым технологии, используемые в обычной практике или опубликованные в США, и технологии, опубликованные за рубежом. То есть технологии, которые используются в обычной практике за пределами Соединенных Штатов, не считаются известными, что позволяет регистрировать их в качестве «интеллектуальной собственности»! Таким образом, однажды украденные в другой стране знания могут очень долго служить их американскому владельцу, принося ему щедрые «роялти» (платежи держателю патента), зато и без того небогатые жители развивающихся стран будут вынуждены платить «дяде Сэму» за собственные изобретения, еще больше увеличивая пропасть между Севером и Югом.
  Понятно, что подобные «штучки» в законодательстве напрямую поощряют новый вид пиратства - биологический. Вот лишь один, наиболее известный (но, увы, отнюдь не единственный) пример из этой области. Не так давно этноботаник из Оксфордского университета Конрад Горински получил патенты на экстракты двух лекарственных растений. Первое из них, бибиру, является противозачаточным средством, второе, кунани - обезболивающим. Все бы ничего, вот только эти экстракты испокон веков используются индейцами племени Вапишана, проживающего на территории бразильского штата Рорайма. Причем используются именно в том качестве, в каком их запатентовал господин Горински. Но оксфордского ученого это не смущает, как не смущает его и тот факт, что согласно Конвенции по биоразнообразию он обязан разделить полученные выгоды с коренным населением. Когда бразильский журналист Марио Сезар Карвальо спросил Горински, знает ли тот о соответствующем положении Конвенции, последний лишь со смехом спросил: «Почему я должен делить «роялти» с бразильцами?» Как видим, биопираты наподобие Горински ощущают свою полную безнаказанность. За их спиной - законодательство США, так стоит ли обращать внимание на каких-то там амазонских индейцев?

  Пыльца-интервент
  Собственно говоря, в неистребимом желании нажиться за чужой счет и следует искать причину живучести патентной системы в ее нынешнем уродливом виде. Классической иллюстрацией к этому утверждению является деятельность фирмы Monsanto, ставшей символом генно-инженерной «атаки» на мир (о репутации этой фирмы можно судить хотя бы по тому, что после ее недавнего слияния с компанией Pharmacia&Upjohn западные экологи тут же окрестили новую структуру «Фармагеддон»). Итак, в 1973 году Monsanto выпустила на рынок свой гербицид RoundUp, который к настоящему моменту стал основным коммерческим продуктом фирмы (на него приходится 50% всего объема продаж компании). Однако в нынешнем году срок патента истекает, и по законам США Monsanto теряет на него монополию (что, разумеется, грозит потерей гигантских прибылей). Что же предпринимает в этой ситуации фирма? Она создает трансгенную сою марки RoundUp Ready, устойчивую к гербициду собственного изготовления, и патентует ее. После чего предлагает фермерам выращивать «улучшенные» растения на условиях, которые, по меткому замечанию ученого Марка Лаппе, напоминают условия сделки Фауста с Мефистофелелем. Так, фермеры имеют право использовать единственный гербицид (разумеется, RoundUp) и обязаны продавать все выращенные семена, чтобы на будущий сезон вновь закупать их у фирмы-производителя. При этом «привязанность» к гербициду не приносит фермерам реальных выгод, поскольку урожаи сои в лучшем случае не понижаются. Зато головной боли им добавляется. Помимо постоянных дебатов с противниками генетически модифицированных культур, они вынуждены, в силу того самого Закона о патентах, разрешать инспектирование своих полей, чтобы доказать, что они обрабатывают их действительно с использованием «химии» от Monsanto. Фермеры также подвергаются преследованиям детективного агентства «Пинкертон», которое стремится найти и привлечь к суду фермеров, сохранивших семена RoundUp Ready-сои для возделывания в следующем году. Имена «незаконопослушных» фермеров вносятся в «черный список», их публично клеймят во время рекламных акций. Один из таких фермеров, оказавшись ответчиком в суде, вынужден был заплатить Monsanto 35 тысяч долларов США за ущерб и подписать бумагу с обязательством воздержаться от критики действий фирмы. Интересно, а как будут действовать «пинкертоны» в случае обнаружения всходов случайно попавших в почву (например, при транспортировке) семян? Или в случае, если поля фермера, занимающегося органическим земледелием, будут опылены трансгенной пыльцой с соседней опытной плантации (а безопасное расстояние при осуществляемой посредством опыления «генетической интервенции» - свыше 5 километров)? Впрочем, судя по тому, что Monsanto уже успела возбудить судебные дела против 475 фермеров, эти вопросы представляются излишними.
  Справедливости ради надо заметить, что Monsanto лишь «первая среди равных». И соевая «пыльца-интервент» является куда менее страшным оружием, чем пыльца произведенной другой корпорацией трансгенной сосны - эта пыльца переносится ветром на расстояние до 600 километров. Да и созданный недавно «Фармагеддон» - не единственный пример набирающего обороты процесса монополизации сельскохозяйственного рынка, процесса, серьезно угрожающего продовольственной безопасности планеты...
  Биотехнологические корпорации постоянно строят из себя благодетелей, стремящихся якобы при помощи новой пищи накормить голодных. Однако взгляните на бесстрастные цифры: в настоящее время 63% трансгенных растений модифицированы с целью приобретения устойчивости к гербицидам, 36% - с целью приобретения устойчивости к насекомым, и лишь 1% - с целью улучшения потребительских качеств. Полагаю, эти данные говорят сами за себя. Получается, что фермеры становятся субьектами «биологического крепостного права», а накопление капитала осуществляется с помощью биопиратства. «Бог мой, сколько витков соберет в себя эта спираль?»