На главную страницу кампании
в защиту Беловежской пущи

Хроники Анатолия Козловича

-- Папа, а где Беловежская пуща?
-- Нет у нас никакой пущи, сынок.

Первую встречу с Беловежской пущей я не забываю, как не забывают первого разочарования в первой любви.

"Завтра я покажу тебе Беловежскую пущу!" -- торжественно сказал мне под занавес теплого апрельского дня председатель колхоза Пружанского района. Колхоз завершил сев, завтра председатель собрался отдохнуть. Способ отдыха возник тотчас, как он узнал, что я не был в знаменитом лесу. Десятилетний сын его Витька тоже не был и давно приставал: свози! До пущи было двадцать километров, однако она явилась нам прямо в колхозе. У шоссе, на густой озими, пасся зубр. Заметив, что машина остановилась, прекратил есть, опустил голову, застыл, как неживой. "Наблюдает! -- сказал председатель. -- Разроет, гад, рожь". -- "Давай прогоним!" -- предложил Витька. Председатель не согласился: "Опасно злить. После зимы в пуще голодно. Он мою рожь ест не за так. Зубры роют рожь, кабаны -- картошку, а за это я с пущи имею. Там -- стройматериал хороший. Поехали!"

Лес то подходил к дороге, нависая гонкими соснами, то уступал место полю, лугу, болоту, кустам. Вдруг на обочине мы увидели причудливый обрубок сухого дерева, на нем -- нестандартный указатель: "БЕЛОВЕЖСКАЯ ПУЩА. Заповедно-охотничье хозяйство". Председатель свернул с шоссе, объехал знак "кирпич" и полосатый шлагбаум. Пару часов газик колесил по лесным дорогам, то укатанным, то песчаным, то сырым, почти не проезжим. Прыгал по заросшей железнодорожной узкоколейке. Председатель ориентировался как дома, рулил под таблички, извещавшие, что тут абсолютно заповедная зона, что проезд и проход без пропуска запрещен, что нельзя собирать грибы и ягоды. На молчаливый вопрос сына он восклицал: "А зубр роет нашу рожь!"

В пуще было многолюдно. Мы с трудом разминулись с тремя грузовиками, груженными длинными соснами. Обогнали рабочих, гуськом ехавших на велосипедах, на багажнике каждого лежала бензопила. Повстречали лесника на телеге. Председатель вылез из машины, поздоровался с ним за руку, побеседовал. Вернувшись, сказал нам с Витькой, что зубров утром покормили, они ушли в чащу. Посмотрим многовековый дуб, двухсотлетние сосны. Поехали по берегу мелиоративного канала.

Дуб стоял мощный, ствол мы обхватили втроем. Сосны -- высо-окие. Такие в детстве я видел возле своего Горска в Каргановом лесу. Примерно такие сосны везли три грузовика, встреченные нами. После сосен мы въехали в березовую рощу. Как в белом храме очутились. На полянке голубели пушистые подснежники. Невозможно было не задержаться тут. И пришло время перекусить.

У березы обломили ветки, привязали к ним пустые бутылки, чтобы собрать сока. Пока готовили скатерть-самобранку, проверяли-угадывали будущий урожай зацветающей земляники, в бутылки натекло березовика. Его председатель налил сыну, а себе и мне -- водки. Врезалось в память на всю жизнь: Витька ест, серьезно спрашивает: "ПАПА, А ГДЕ БЕЛОВЕЖСКАЯ ПУЩА?" Мальчик выразил меня! Чем дольше я находился в пуще, тем досаднее мне было. Я не увидел того, что ожидал. Выросший в лесной деревне, привычный к лесу, я увидел тот же лес. Беловежская пуща не складывалась в легендарный образ. Мешали дороги, каналы, пни, безжизненные посадки молодой сосны, колонна грузовиков, председатель-нарушитель, вырубки, поросшие осиной...

Чувство разочарования мешало восторженно ощутить: я -- в Беловежской пуще! Так разочаровывает прошедшая любовь. Так родители думают о непутевых детях, не оправдавших родительских ожиданий. Так детей может разочаровать ненаступившее будущее. Нечто похожее, как оказалось, происходило и в Витькиной душе. После, бывая в пуще, я всегда вспоминал вопрос Витьки: "Папа, а где Беловежская пуща?" И еще больше убеждался в его правомерности, трагичности.

***

"Белавежская пушча" -- газета, выходящая в Минске раз в квартал с 1995 года. Выпускает ее Валерий Дранчук, совмещающий все редакционные обязанности. Публицист, поэт, художник, дизайнер, редактор. Издание -- эмоционально, насыщено и фактами, и субъективными ощущениями. Я всегда доверяю газете, которая не выпячивает свою "объективность", "отстраненность". Слово коллеге Дранчуку:

"У нацыянальным парку "Белавежская пушча" колькасць працоўных месцаў даўно перасягнула тысячу адзiнак. Людзi займаюцца тым, што не адпавядае прыродаахоўнаму накiрунку. Былi ўжо конегадоўля, развядзенне гусей, вырошчванне навагоднiх ёлак... Усе пачыны бясслаўна сканчалiся, апроч валютных паляванняў. Па-ранейшаму на апошнiх ролях навука. Пра эфектыўнасць даследаванняў гаварыць бракуе сэнсу. Так званая навуковая дзейнасць ёсць прыкрыццём зусiм iншых мэтаў. Адкрыты новы цэх лесаперапрацоўкi. Прадукцыйнасць еўрапiларамы надзвычай высокая, яна хутка праглыне запасы сухастойнай драўнiны, i тады востра паўстане пытанне сыравiны. Пачнуць секчы жывыя дрэвы. Белавежская пушча як аб'ект нацыянальнай i сусветнай прыроднай спадчыны знiшчаецца. У Еўропы ёсць падставы, каб адабраць у пушчы спецыяльны Дыплом".

Слово автору газеты "Белавежская пушча" ученому Владимиру Дацкевичу:

"Я скажу вам самыя горкiя, самыя крыўдныя, можа, самыя балючыя словы, якiя мушу сказаць. Старажытная пушча засталася ў мiнулым. Той лес, якi мы нядаўна паважалi за пракаветна-казачны, велiчны, першародны, i сёння ўжо страчаны. Паўвеку я прахадзiў тут i сёння магу даказаць любой камiсii, што ўсё тут затурзана i спаганена. А што робяць тыя, хто тут камандуе? Налягаюць на гасцiнiцы, рэстараны, тэнiсныя корты. Ды ёлкi-палкi! Хто сюды паедзе? Усё ж непамерна дорага. А што для выхавання, для дапытлiвых дзiцячых душ? Дзе культура, этыка, веды, любоў да прыроды? Дзе намаганнi па захаваннi пушчы як аб'екта нумар адзiн нашай прыроднай спадчыны, як унiкума Еўропы? Я вельмi шкадую, але павiнен сказаць: у Белавежскай пушчы ўжо няма чаго паказваць турысту".

И обязательно послушаем саму пущу. У нас есть такая возможность. Я имею в виду не ее птичий гомон, не шум ее вершин, не звонкую тишину ее чащоб. Я имею в виду человека. Человек способен выразить собой все и вся. Беловежская пуща смогла выразить свое состояние словами человека, который в 1912 году родился в самом ее сердце, в деревне Вискули, в семье лесничего. Его зовут Андрей Прокопчук, вы знакомы с ним по одной из моих хроник. В 1930 году Прокопчук вместе с семьей и группой земляков в поисках лучшей жизни выехал из Западной Белоруссии в Парагвай. Лучшую жизнь на чужбине они сотворили собственными руками. Но зов Родины неистребим. В 1996 году, после шестидесяти шести лет разлуки, глубоко верующий старик (баптистом стал еще до отъезда в Парагвай) посетил Беларусь. В 1999-м Прокопчук выпустил в Бресте автобиографическую книгу "По прекрасным местам" (библейское выражение). Встреча преклонного старика с Родиной:

"И вот мы уже приехали в Вискули. Стоят несколько домиков. Директор пущи показывает на домик, в котором я родился, и объясняет: "Он самый старый, ему больше 100 лет". Войти в него не разрешается. И в этот момент меня охватило такое чувство, которое я никогда в жизни не имел. Мысль во мне заговорила: вот это то место, где ты впервые увидел свет, где ты впервые произнес слово "мама", где ты начал ходить. Я был почти вне себя. Хотел упасть на землю и целовать ее и долго-долго лежать на ней, но как-то удержался... Недалеко от этого домика стоит прекрасный дворец, в котором советские лидеры распустили Советский Союз. В этом дворце, по словам директора, и теперь бывают заседания видных людей мира сего. Это место считается самым безопасным в мире... Беловежская пуща в большом запустении. Лучшие деревья немцы и англичане увезли, остался только молодняк. Совсем не такой лес, какой он был, когда я пас в нем скотину деревушки Зановины... Дома заросли дикой травой, и за чистотой улицы никто не смотрит. Современная цивилизация не подняла Зановины, и эта деревушка превратилась в селение далекого прошлого. Почему же это так? Не является ли причиной этому безбожная власть? Народное отступление от Бога? О, дорогая Беларусь! Как ты нуждаешься в мире с Богом!"

***

Командует Беловежской пущей Управление делами Администрации президента РБ "ему же принадлежат прочие заповедники и национальные парки страны). По сути Беловежская пуща приравнена к канцелярской скрепке. Чтобы купить скрепку, деньги нужно взять в пуще. Кроме того, необходимо одеть, накормить, благоустроить, милитаризовать батьку. Требуется удовлетворить возрастающие потребности бесконечно плодящейся администрации.

Пуща -- вожделенный кусок, при виде которого у власти текут слюнки. Беларусь, как нам говорят, строит "социализм с человеческим лицом". Этот социализм -- истинно туземный, основанный на распродаже природно-сырьевых ресурсов. Его лицо обрело озабоченность всеядной свиньи, жадно заглатывающей Беловежскую пущу. Заглатывает -- и не подавится!

Что охотнее всего берет у Беларуси иностранный покупатель? Правильно, лес. А лес у нас сплошь послевоенный, недозревший, нетоварный. Спелый лес, пригодный, допустим, на паркетную дощечку, в Беларуси сохранился пятнышками в труднодоступных массивах, они при советской власти назывались "заповедниками", а президентской властью переименованы в "национальные парки". Новый статус лишил заповедники даже лицемерно декларированной ранее неприкосновенности. Новейшая власть, сняв с Беловежской пущи многовековую тайну, перестала и сама притворяться, и пуще указала ее реальное место.

Главная тайна Беловежской пущи в том, что она НИКОГДА НЕ БЫЛА ЗАПОВЕДАННОЙ, хотя называлась заповедником практически всегда, как только началась письменная, более-менее систематизированная история здешних мест. Если отбросить доисторические времена, то можно сказать, что Беловежская пуща -- это женщина, которая никогда не была девственницей. Точнее, никто не знает, когда она потеряла честь. Известно лишь, что сия потеря случилась не ради продолжения рода.

Первые оберегающие природу меры, напоминающие современные заповедные мероприятия, введены на территории пущи в ХIII веке. Князья ВКЛ установили ограничения охотникам. Не себе, разумеется, а тем, кто ниже званием. В XIV веке Беловежская пуща объявлена заповедником, где охота разрешена только великим князьям и приближенным.

Главный предмет княжеской охоты -- зубр. В Европе он к ХII веку стал редкостью, в Беловежской пуще водился в изобилии. Сюда еще не пришла цивилизация, валившая европейские леса, лишавшая зубра места обитания. Из-за зубра пуща обрела особое общественно-культурное положение. Ради зубра князья вынуждены были оберегать лес. В XV веке появились первые указы, ограничивающие высечку деревьев. Зубр спас пущу. Беловежская пуща досталась нам благодаря охотничьей страсти сильных мира сего.

Князья, естественно, хотели жить хорошо, для чего необходимо было либо воевать, либо торговать. Воевали помногу. Торговали в мирные передышки. Николай Гусовский в "Песне о зубре" (1522) пишет:

Край благодатный -- великое княжество наше,
Но не одна красота в его море зеленом.
Лес наш приносит большую хозяевам пользу:
Он -- кладовая живицы и смол корабельных,
Меха пушного, и меда, и воска, и дичи.
Так что купец чужестранный тугою мошною
Может тряхнуть, не скупясь, на торгах наших людных.
Все тут -- сосна корабельная, дуб для поделок,
Тес для богатых домов -- королевствам безлесным.

Беловежская пуща, оставаясь полигоном княжеских забав, сделалась хозяйственным объектом. Две цели вступили в жесткое противоречие. Пришлось законодательно упорядочить лесное и звериное хозяйства на угодьях ВКЛ "Статут 1588). Специфическая "забота" правителей о пуще способствовала передовым деятелям того времени разрабатывать толковые правила природопользования в государстве. О цивилизованности великосветских утех они не заикались, в пуще сохранялось дикое средневековье. На королевской охоте 27 сентября 1752 года убиты 42 зубра, 18 зубрих, 6 зубрят. Чуть раньше коронованными убийцами в пуще был целиком истреблен благородный олень.

После третьего раздела Польши в 1795 году Беловежскую пущу (и Беларусь) заполучила Россия. Начался заключительный этап уничтожения пущи, завершившийся вопросом десятилетнего Витьки: "А где Беловежская пуща?"

Прикрываясь щитом царского охотничьего хозяйства, в уникальном лесу хозяйничали высокопоставленные дельцы, пуща перетекала в их кошельки, вывозилась в Англию, Германию, Францию. Морское ведомство России вырезало на корабельные мачты лучшие дубы и сосны. В пуще велись сплошные рубки. Газета Герцена "Колокол" (1861) выступила со статьей "Дремучее дело". Русские ученые пытались наладить в пуще исследования, добились прекращения сплошных рубок, провели лесоустройство, обнесли пущу рвом и забором.

Прогрессивные нововведения случались благодаря тому, что пуща была фактической собственностью царской семьи. Здесь продолжались традиционные забавы. 6--7 октября 1860 года жертвами безумной царской охоты пали 28 зубров. Повеселившись, охотники-временщики отбывали в столицу. Но царский забор вокруг пущи оставался, напоминал холопам: не лезь, не тронь. Защищаясь им как охранной грамотой, специалисты вели ботанические изыскания, восстанавливали благородного оленя, подкармливали зубра. Думали о будущем.

Временщики возвратились в пущу вместе с первой мировой войной. Это были немцы. За два с половиной года оккупанты вывезли из Беловежской пущи почти столько древесины, сколько вывезли за ХIХ век все скупщики и воры Европы. Немцы забирались в недоступные места, тянули туда железные пути, забирали самое ценное "по немецкой узкоколейке возил меня председатель колхоза).

По немецким рельсам "общая длина 300 километров!) в 1919--1939 годах жадно вывозили древесину из Беловежской пущи поляки. Клочок леса был назван Национальным парком, там польские ученые восстановили зубра, этим внеся вклад в мировую культуру. В то же время польские лесопромышленники боролись с культурой, уничтожая белорусское Беловежье как эталон природы.

В годы второй мировой войны Беловежскую пущу продолжили утаскивать к себе домой немцы. Чтобы никто не мешал, они выселили из пущи местное население, уничтожив 80 деревень. После войны пущанское население вернулось в сожженные деревни и взялось рубить пущу, чтобы построить новые дома. Белорусский лес во время войны дал людям приют, но за это люди не пожалели лес, срубили его остатки, пригодные в хозяйстве. В том числе -- в Беловежской пуще, в 1944 году объявленной ... заповедником. Там возвели резиденцию для охоты верховных московских коммунистов. В 1957 году Беловежскую пущу по-ханжески перекрестили в "заповедно-охотничье хозяйство". Пущу изнасиловали и, дабы избежать справедливой кары, заставили врать : я -- девственница.

Поэт Николай Гусовский пять веков назад хотел возродить пущу и нацию одновременно. Он понимал возрождение как единый этно-культурный и природоохранительный процесс. Он был утопист, но его идея до сих пор остается прекрасной, насущной. Нынешние душители белорусского Возрождения отняли у нации язык, флаг, герб, пущу -- все одновременно. Теперешняя власть, аккумулировавшая оккупационную методику всех бывших властей, превзойдя в техническом оснащении всех предыдущих деляг, выкорчевывает нас из родной земли, обрубает наши древние корни, лишает будущего.

Свое личное будущее мне предугадать не дано. А вот о будущем Беловежской пущи могу сказать с грустью: если сохранятся нынешние тенденции, через десяток лет ее ждет судьба КОБРИНСКОЙ ПУЩИ. Не знаете, читатель, таковой? А я знаю! Она жила-была. Я еще застал на земле ее дыхание. В Кобринской пуще, примыкающей к Беловежской пуще, я вырос. В следующей хронике расскажу, когда, как и почему ушла от нас Кобринская пуща.

А в заключение обращаюсь лично к господину Мацууре.

Знайте, что белорусы не воспринимают Беловежскую пущу уникальным объектом, в 1992 году внесенным ЮНЕСКО в Список человеческого наследия и подлежащим неукоснительной, бескомпромиссной охране. К концу двадцатого века Беловежская пуща как неповторимый памятник природы отделилась от государства, от общества, от местного жителя ""тутэйшага"). Беловежская пуща видится и понимается только как относительно большой лес, еще не использованный в хозяйстве, а потому вызывающий к себе жгучий интерес.

Пуща не оформилась в сознании белорусов в эмоциональный образ Родины, в символ Беларуси, как, например, в Японии священная гора Фудзияма, ставшая традиционным объектом японского искусства и местом этно-патриотического паломничества японцев. Господин Мацуура, расскажите, пожалуйста, о вашей Фудзи президенту Беларуси товарищу Лукашенко, для которого Беловежская пуща, по сути священная вершина Беларуси, -- только дача.

Информирую Вас, а в Вашем лице ООН и ЮНЕСКО о трагическом явлении в центре Европы: Беловежская пуща не стала героем нескончаемого сериала народных легенд, не нашла достойного воплощения в творениях белорусских художников, не обрела бессмертие в законах, в стихах, в песнях.

Господин Мацуура, помогите белорусам спасти Беловежскую пущу от самих себя.

Анатолий Козлович
Статья опубликована в газете "Народная воля" №131
6 июля 2002 г.