
О нас \| История и Успехи \| Миссия \| Манифест

Сети МСоЭС

  Члены МСоЭС
  Как стать
  членом МСоЭС

Дела МСоЭС

  Программы МСоЭС
  Проекты и кампании
   членов МСоЭС

СоЭС-издат

  Новости МСоЭС
  "Экосводка"
  Газета "Берегиня"
  Журнал Вести СоЭС
  Библиотека
  Периодика МСоЭС

Путь к детям

Экскурсии в жизнь

В Пустыни, на берегу озер в сосновом бору, стоит университетская биостанция. Само наличие биостанции добавляет много чего в пустынскую жизнь. В том числе некоторой нервозности. Не без этого. Все-таки толпа молодых горожанок (в основном) и горожан припирается в деревню. Каждое лето. На два месяца. Это как-то само по себе уже неспокойно. И приезжающим, и деревне. Но в основном все добавки, идущие от биостанции в пустынский бурлящий котел, положительны по своей сути. Но про все это нужно писать отдельную книгу...

Именно будучи студентом второго курса биофака, я пережил свой первый в жизни педагогический триумф. Дело было так. Мы должны были, среди прочего, провести небольшую летнюю практику со школьниками. Отшлифовать, так сказать, свои не только профессионально зоологические, но и педагогические навыки и умения. Мне почему-то досталась группка так называемых трудных подростков. Слава богу, группка была небольшая. Подростков десять-двенадцать. Помню, их привезли на биостанцию на автобусе из городского интерната. Детки были воспитательно запущенными. Они свободно чувствовали себя в любой среде, а уж очутившись на лоне природы, твердо решили, что "оттянутся" здесь непременно по полной программе. Никто был им не указ. Кроме грозной воспитательницы, которая их, собственно, и привезла. Хорошо еще, что она сопровождала их везде.

Детки резвились и шалили вволю. Однако воспитательница Марьиванна (кажется, так они ее звали) была способна приструнить их в любой момент одним только испепеляющим взглядом. Моя же задача была ознакомить детишек с флорой и фауной Пустынского заказника, следя, естественно, еще и за тем, чтобы дети не убили, резвясь, медведя или не напугали насмерть кабана.

Плотно позавтракав на биостанцевской столовой отличной (кстати!) кашей и бутербродами, мы бодро отправились в сторону ближайших карстов. Я, вероятно, от волнения, сразу, что называется "с виража", попытался войти в роль опытного экскурсовода и каким-то задавленным голосом, напоминающим шипение грампластинок тридцатых годов на старом патефоне, стал вещать про особенности местных биоценозов. Все, что я рассказывал, захлебываясь, торопясь и спотыкаясь через слово, дети пропускали мимо ушей. Ну, называется птичка клестом, ну, предположим, растет тут какой-то бересклет бородавчатый, но мы-то здесь при чем, скажите на милость?! И трудные подростки пинали шишки, шугали по кустам белок и дятлов и тайком от Марьиванны смолили сигаретки.

Я шел ко дну. Мои педагогические порывы неумолимо близились к полному фиаско. Одна лишь Марьиванна с все возрастающим интересом слушала меня и даже начала задавать неглупые, в общем-то, вопросы! Ей экскурсия определенно нравилась. Она с неподдельным восторгом лезла в гнездо к зяблику, заглядывала широко раскрытыми от трепетного ужаса глазами под переворачиваемые мною валежины (там я искал весьма редких лесных тараканов, чтобы хоть чем-то знакомым привлечь внимание трудной молодежи), собирала в целлофановый пакетик все листья, которые я тщился продемонстрировать шалящим вокруг меня оболтусам. Все было ей внове! Оказывается, она чувствовала в себе тайную любовь к природе, но не знала, как же и где дать ей выход. Про подопечных детей она почти забыла. А жаль... Подросткам как-то все уже надоело. Они начали откровенно зевать, присаживаться на хвойный опад и тихо стонать типа "пойдем-те домой!".

Нужно было что-то срочно предпринимать! В таком тревожно-растрепанном состоянии я оказался на берегу заросшего карста. И я объявил привал. Дети попадали на землю. Лишь неутомимая, словно нашедшая себя в новом импульсе бытия Марьиванна бодро рыскала по кустам, подтаскивая периодически мне и суя под нос всякую лесную дребедень. "Что это такое? А это что? А вот тут чего-то непонятное, красненькое?" - без умолку вопрошала она. Я, поначалу пребывавший в состоянии востребованности (хоть кто-то от меня чего-то получит на этой злосчастной экскурсии!), начал помаленьку впадать в педагогический ступор. Сидя на берегу зарастающего трехлистной вахтой карста и глядя в проблескивающие бочажки воды, я лихорадочно соображал, что же мне делать дальше. Сзади, за моей спиной, сопели и гудели утомленные походом трудные подростки.

Неожиданно я увидел в водяной бочажинке в центре карста солидную прудовую лягуху. Она забралась на лист вахты и собиралась отдохнуть среди солнечных пятен. Весь вид ее излучал довольство. Она была чрезвычайно похожа на пупырчатый малосольный огурец. Это была (я почему-то так решил!) самка. И тут я вспомнил, как доцент Сидоренков рассказывал нам о том, что в брачный сезон самок прудовых лягушек можно подманить, имитируя звуки, издаваемые токующим самцом. Я, помню, тогда даже пробовал издавать эти звуки. Вслед за доцентом. И неплохо, кстати, получалось! Не повторить ли мне это сейчас?!

Была-не-была!! Я навис над сопящими детьми и объявил, что буду демонстрировать фокус, которого они еще никогда не видели и вряд ли увидят когда еще. Сам я сомневался сильно, что они и сейчас фокус увидят. Но отступать было поздно. Если во рту поставить язык ребром, поперек, осклабиться в ухмылке на левый бок и гнать через это заграждение из легких воздух, то может получиться громкое и специфическое кваканье прудовой лягушки. Что я и, напрягшись душой и телом, сделал. В течение, должно быть, целой минуты. Я заливался соловьем, если можно здесь так сказать. Я весь трепетал горловыми связками. Я квакал с таким воодушевлением, как, наверное, никогда в жизни не квакал ни один самец не то что нашей, а даже и заморской амфибии!

Результат превзошел все мои ожидания. Ошеломленный не менее детей, я вдруг увидел, что вся доселе спокойная и тихая обитель резко взбурлила, и ко мне со всех сторон карста из-под листьев вахты и бордюра ряски ринулись невесть откуда взявшиеся толстые зеленые лягухи. Они спешно выбирались на берег и бодро ковыляли в моем направлении, ориентируясь по звуку, явно с твердым намерением продолжать прямо здесь и сейчас свой достославный лягушачий род. Этих огурцов шевелилось вокруг штук, должно быть, с полсотни! Дети застыли в немом изумлении. А дальше прямо-таки заорали от восторга! Боже мой, как их задело за живое! Что это был за ажиотаж!

Чуть ли не на руках трудные подростки понесли меня по холмам и впадинам. Они спрашивали обо всем. Они смотрели мне в рот. Они ловили каждое мое слово. Огорошенная Марьиванна, спотыкаясь, бежала крупной рысью следом за нами, оглядываясь периодически, не преследуют ли нас лягухи. Тут, наконец, и ко мне вернулся дар речи, и Остапа понесло. Я рассказал им снова все, что рассказывал только что, час назад. Я показал им все, что мог. Я вывел их даже на понятия экосистемы и пищевых цепей. Я показал им, как цветет болотный ирис в протоке на озеро Свято. Я рассказал, как ловит рыбу в ручьях зимородок и делает гнездо на самых тонких березовых ветвях высоко над землей иволга. Как строят плотины бобры (и даже показал свежеобгрызенную бобром осиновую болванку!).

Мы вместе нашли нору хищной осы-аммофилы и, затаив дыхание, смотрели, как охотится из своей воронки, стреляя песчинками, личинка муравьиного льва. Стрекоза бабка зеленая продемонстрировала нам свой торжественный выход из шкурки. Зяблики и чечевицы пели надо мной хвалебные гимны. Листья кленов и лип рукоплескали мне. Как римского триумфатора, трудная молодежь внесла меня на биостанцию. Так я познал вкус славы!

... Много лет спустя я сам стал водить на экскурсии студентов. Что поделать, время бежит, и мы бежим вместе с ним, как белка со своим колесом! Я ходил с группами робких первокурсников и уже вполне степенных, знающих себе цену второкурсников по тем же святым для меня местам, по которым (еще, казалось бы, совсем недавно!) таскался за профессором. Там я познал (в противовес предыдущей истории) горечь профессионального и педагогического поражения. Просто в одной из групп был неприметный с виду вьюнош. Звали его Толян. Как положено всезнайке, он носил очки, но, что нетипично, был остер на язык и весьма развязен. За словом в карман он лез редко. Когда я понял, наконец, чем одарила меня судьба, было уже поздно. Все, что с видом знатока я вещал группе, тут же критически воспринималось Толяном и подвергалось тщательной выверке. Не дай бог было ошибиться! Не чувствуя порой подвохов, я сам с готовностью кролика перед удавом лез в петлю, после чего меня ехидно и изящно поднимали на смех. Ну не то чтобы на смех! Но, короче, были огорчения!

Толян знал все! Где только он сумел всю эту информацию почерпнуть и когда - усвоить?! Я стал готовиться к экскурсиям тщательнее, плотнее. Сидел в своей комнатенке на биостанции допоздна, жег электричество, даже курил (нервы!), листал какие-то определители и старые тома Догеля и Натали и на чем свет материл внутренне этого очкарика Толяна. Вот ведь повезло со студентом! Конечно, в глубине души я гордился за такое вот "подрастающее поколение". Но когда утром я видел, как Толян, извлекая пригоршнями короедов, пауков и листоблошек из своих коробочек, которые почему-то в несметном количестве всегда были при нем и непостижимым образом убирались в какие-то карманы Толяниных куртки и штанов, сыплет латынью и повергает в священный трепет всю группу, мне опять становилось как-то огорчительно! На этом месте должен быть я. Кто здесь, в конце концов, преподаватель?! Пусть даже и молодой! А кто - ученик, едрена вошь?! Кстати, Толян знал все даже о вшах... За энтомологическими экскурсиями начались орнитологические. Птиц я знал вроде бы лучше, чем насекомых. (Я уж сомневался к тому времени даже и в этом!) Но Толян был не промах и тут. Он умел подражать голосам птиц, чему я тайно и сильно завидовал. Я полагал, что умею приманивать некоторые виды. Однако оказалось, что по сравнению со способностями Толяна мои потуги выглядят как собачий вальс против ночной серенады Моцарта. Подружили нас две иволги...

Дело было так. Мы пошли с группой на карстовое озеро в пяти километрах от биостанции. День еще только нарождался. Стоял туман. Было росно. Девчонки сразу же стали поскуливать, что де джинсы все вымокли, а ноги замерзли. Толян был заводилой вновь. Обсмеяв девиц, он уже рыскал по кустам, как охотничья собака. Он находил гнезда, осторожно показывал их всем интересующимся, успевал фотографировать на слайды и на негативную пленку (для этого он таскал с собой даже два фотоаппарата, свин морской!), заливался подробностями об интимной жизни пташек и жуков смущающимся девушкам, словом, полностью и бесповоротно вновь перехватывал у меня всю педагогическую инициативу. Я уныло тащился где-то сбоку и, тем не менее, с интересом прислушивался к рассказам этого выскочки. Рассказчик он был великолепный! Это следовало признать.

Постепенно солнце вставало над лесом, пошли поляны, сухие холмы. Девчонки обсохли, согрелись, повеселели. Шуток и прибауток прибавилось. Мы останавливались, чтобы записать в блокноты очередную услышанную птичку. Я что-то бормотал, а Толян бойко черпал добавки, ярко и образно дополняя мои сухие академические россказни. И тут запела иволга. Мы стояли на тропе. Вокруг нас высились колоннады стройных берез. А где-то высоко над нами, там, где уже вовсю властвовало солнце, нежно и сочно играла иволга на своей флейте. "Тиу-лиу...Тиу-лиу", - неслось с небес, и этот флейтовый высвист так чудно шел этому розовому утру и этому белоснежному березняку. Девчонки сбились в стайку и зачарованно слушали.

"Иволга,... иволга", - шептали все. И было в самом этом слове какое-то тактильное, обонятельное и осязательное (не говоря уже о слухе!) ощущение праздничного летнего утра с березами и солнцем в листве... Наслушавшись, мы стали записывать сведения о певунье. Я продолжил свое академическое бормотание о том, что де птица уж очень красива, прямо кусок золота. Жаль только - осторожна и не спускается с высоких вершин берез вниз. Так что увидеть ее - увы!, как говорится, и ах! "А я подманю сейчас ее, - бодро вставился Толян, - это раз плюнуть! Они доверчивые. Легко обманываются!" И Толян хитро посмотрел на красивую девушку Веру. Девушка Вера засмущалась и зацвела как маков цвет. "Ах ты свин морской, - подумал я неприязненно. Уж и Верку охмурил!" Ну положительно этот Толян мне был не по нутру... Но, как говорится, делать нечего. "Валяй, свисти", - промямлил я, втайне подленько надеясь, что иволга Толяна раскусит и покажет ему кукиш с вершины березы.

И Толян засвистел. Все ждали фокуса, как передние ряды в цирке ждут, когда лев наступит лапой на бортик арены. Толян старался. Но иволга, похоже, попалась тертая. Та еще! Она затаилась где-то в заоблачной вышине и размышляла, кто это балует. Собственно, она должна была откликнуться на вызов соперника, но что-то мешало ей. Может быть, она уловила фальшь в вызове? Тут и я проснулся и вспомнил вдруг, что тоже умею подманивать иволгу. По крайней мере, я всегда так считал. Но точно сказать, пожалуй, я бы сейчас не решился. А, наплевать! Вдруг получится? Получилось же тогда с лягухами-огурцами! Может, Толяну, выскочке, свину морскому, утру соплю! И я засвистел, аки Соловей-разбойник... Так мы, пересвистывая друг друга, надсаживались минут десять. Иволга затаилась и молчала с ответом. Группа также напряженно безмолвствовала. И тут случилось неожиданное! Прямо на нас, сверкая в солнечном луче, пробившемся сквозь березовую листву к тропе, вылетели и истошно заорали драными кошками сразу две иволги. Одна явно метила ударить по "кумполу" меня, а вторая заходила в вираже на Толяна. Девицы завизжали от страху и восторга одновременно, а мы с Толяном, отклоняясь от летящих на нас "слитков золота", громко и больно стукнулись лбами. "Досвистелись", - потирая ушибленный лоб, простонал Толян. "Ничего, у тебя баклажан покрепче будет моего", - ответствовал я ему, держа ладонь на своей пострадавшей голове. И мы разом громко расхохотались. А иволги уже орали где-то высоко, явно обсуждая (и осуждая) двух придурков, которые чего-то строят из себя.

В воздухе пахло мокрым березовым листом, как в бане. Тропу покрыли подвижные полуденные пятна солнца. Экскурсия удалась! После этого инцидента мы как-то быстро и незаметно стали друзьями с Толяном. Правда, насекомых он до сих пор знает лучше меня! Это следует признать!

Сергей ШУСТОВ,
к.х.н., доцент НГПУ,
руководитель ИКЦ "Стрикс" при экоцентре "Дронт".
Нижний Новгород.

К содержанию
На главную страницу "Берегини"